Прот. Евгений Горячев
«Голгофа». Ведущие на смерть, приветствуют Тебя…
«Я связан с ней цепью, – цепью неизвестной вины;
Я связан с ней церковью, – Церковью любви и войны».
Б. Гребенщиков.
Известно, что писатель-атеист Альбер Камю, познакомившись с творчеством Н. Бердяева, потрясенно воскликнул: «Если это христианство, то я христианин». Осмелюсь предположить, что знакомство с художественным фильмом «Голгофа» ирландского режиссера Джона Майкла Макдонаха может вызвать у некоторых современных зрителей реакцию прямо противоположную: «Если это христианство, то мы – не христиане! Если христианство такое, то мы не его сторонники, а наоборот, убежденные его противники». И что тут скажешь? Это их право. И все же поговорить об этом фильме стоит, на наш взгляд, именно, как о подлинно христианском.
Сюжет. Картина открывается сценой в помещении для исповеди, где некий прихожанин обещает своему духовнику – отцу Джеймсу убить его ровно через неделю в воскресный день только за то, что он принадлежит к тому «замкнутому церковному сословию», среди которого были и продолжают бывать недостойные люди. От одного из них этот человек пострадал еще в юности, но память о нанесенной травме так и не стерлась. Напротив, с годами его душевная боль постоянно возрастает, становится все агрессивней и, наконец, толкает его на месть! Этот прихожанин прекрасно осознает, что к его трагической ситуации отец Джеймс лично не причастен, но это ничего не меняет; скорее наоборот, только распаляет его: «Нет никакого смысла в убийстве плохого священника, а вот хорошего… Это был бы шок. Я убью Вас отец. Я убью Вас, потому что Вы не сделали ничего плохого! Я убью Вас, потому что вы невиновны… Убить священника в воскресенье, вот это будет фокус!». В итоге священник принимает этот явно нездоровый и реально опасный вызов, «выходя на дело Господне» с обычными для себя достоинством и вниманием. И что же? В это трудно поверить, но в течение всей недели – день за днем, час за часом – остальная его паства, словно сговорившись, цинично и виртуозно издевается над своим пастырем (дерется, пьянствует, богохульствует, принимает наркотики, прелюбодействует, оскверняет произведения искусства, убивает собаку, сжигает церковь…) так, что в какой-то момент возможный исполнитель воскресной угрозы видится отцу Джеймсу не столько персональным, сколько коллективным убийцей. Каждый день этой поистине чудовищной седмицы приносит в его душу лишь новую всевозрастающую боль и горечь очередного разочарования. В какой-то момент священнику кажется, что бороться за этих людей дальше, – просто бессмысленно. В субботу он решается оставить приход. Однако неожиданная встреча в аэропорту с близкой по духу женщиной-француженкой убеждает его в том, что подобное суровое испытание вряд ли случайно, а значит, не может быть произвольно отброшено. Священник возвращается к пастве. Возвращается за своей смертью, так и не сумев отговорить неистового прихожанина от задуманного. Фильм заканчивается сценой в тюрьме. Дочь убитого клирика навещает убийцу, намереваясь исполнить последнее, что она слышала от своего отца: «Умение прощать, по-моему, сильно недооценивают…». А теперь давайте посмотрим на присутствующую здесь символику.
«Если соль потеряет силу…». С одной стороны достаточно четко и как бы на поверхности этого киносюжета лежит тема ответственности христиан (в особенности духовенства) за происходящее в исторической Церкви. Оказывается в чрезвычайной жестокости «мира» к свидетелям Истины, виноваты, прежде всего, сами свидетели: «И пожалел Я святое имя Мое.., которое вы обесславили у народов, к которым пришли» (Иез. 36, 21–22; ср. Мф. 5, 13; Рим. 2, 24). С этой точки зрения самопожертвование, как единственное средство уврачевать и загладить случившееся, продемонстрировано отцом Джеймсом в полной мере. Не оправдывая вины своего анонимного собрата-священника, главный герой пытается искупить нанесенный им некогда моральный урон, вначале своей достойной жизнью, а затем, когда это не получается, не менее достойной смертью; словно этот ирландский католик мистически слышит и экзистенциально воспроизводит слова, приписываемые источниками нашему православному страстотерпцу: «Может быть, моя смерть сделает то, чего не сделала дипломатия». И в этом плане дидактическая сторона режиссерского кино-призыва ясна как день: «Отцы и пастыри, – оставайтесь для своей паствы теми, кем именуетесь! Не превращайтесь в «волков» и «разбойников», которых она справедливо за это возненавидит и захочет со временем уничтожить. Если вам не жалко Христа, пожалейте хотя бы своих невинных собратьев, которым наверняка придется расплачиваться за ваше бездумное и убийственное злочестие!». Все это бесспорно. Но есть в этом фильме и нечто другое, некая загадка…
Сгущение красок или притча о повседневном? Глядя на экран, мы не можем не смутиться, ибо видим, что смертельно (и в чем-то, как уже говорилось, справедливо) обижен на Церковь только один прихожанин, обижен давно. А демонически и прямо сейчас – ведут себя очень многие, практически все, включая тех, кого Церковь никогда не обижала, кого она наоборот десятилетиями честно и трепетно воспитывала. Что это, последствия предсказанных нам Христом соблазнов (ср. Лук. 17, 1), но ведь все эти люди прекрасно осознают порядочность, чистоту, а главное величие своего пастыря? Зачем же? За что же они с ним так? Почему они такие бесчеловечные, такие озлобленные и на своего священника, и на своего Бога? И ради чего они вообще ходят в Церковь: участвуют в таинствах, слушают проповеди, носят кресты? Зачем называть их паствой, считать христианами, зачем вновь и вновь причащать «в суд и во осуждение»? Согласитесь, если бы отец Джеймс пострадал, как миссионер от дикарей-язычников все было бы вполне понятно, но, увы, его гонят на «голгофу» и воодушевленно «распинают» свои же прихожане!!!.. Правдоподобен ли данный сюжет с этой точки зрения? Возможна ли такая концентрация зла под сенью простой приходской церкви, и не искусственна ли такая проблематика? Забегая вперед, мы говорим: да, – возможна; и нет, – не искусственна, ибо этот фильм достовернейшая религиозная притча! А теперь попробуем это доказать.
«Свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы» (Ин. 3, 19). Сюжет фильма касается современной христианской Церкви, но чтобы разобраться в поставленных вопросах, необходимо обратиться к библейской истории, которая, как известно, является мистическим прототипом для всех последующих церковных историй. Итак, заглянем в Священное Писание. А оно рассказывает нам о том, что иногда не только «времена и нравы», но и места, и общества, и людские дела и даже церковные институты могут справедливо именоваться «проклятыми» (ср. Быт. 4, 11; 6, 5; 9, 25; 2Пар. 34, 24–25; Прит. 3, 33; Ис. 24, 6; Иер. 23, 10; 29, 16–19; Мал. 3, 9; Мф. 25, 41; 2Пет. 2, 14; Отк. 3, 14). Причем специфическое состояние порочных душ, живущих под этим страшным клеймом-определением (которое они к себе словно притягивают) связано не с их религиозным невежеством или инфантилизмом, но лишь с их преднамеренной злой волей. Ветхий Завет описывает различные способы преодоления этой массовой духовной маргинальности: от пророческого обличения, до безжалостных войн и природных катаклизмов, начисто уничтожающих грешников. Но если в ветхозаветные времена «оплеванному» праведнику, позволялось оставлять бесплодную человеческую клоаку и идти в другое более перспективное место (ср. Быт. 6, 17-18; 19, 12-13; 3Цар. 17, 9), то в открывшемся нам Благовестии, христианскому «сеятелю» заповедуется, несмотря ни на что, продолжать трудиться даже и там, где добрая почва почти не видна или отсутствует (ср. Мф. 13, 3-8; Лк. 3, 8). Интересно, что и сама земная Церковь опознается в Новом Завете, как некое «смешанное тело», – где «зерна и плевелы» густо перемешены на одном участке почвы (ср. Мф. 13, 24-43). Иногда плевел очень много. Иногда бывает так, что их даже больше, чем зерен; и тогда, как, например, в нашем фильме, пастырское приходское начало вынужденно смыкаться с миссионерским. Достойный священник или любой другой настоящий христианин обязаны в этом случае, как бы заново, как бы с нуля объяснять своим злым заблудившимся собратьям азы духовного благочестия.
И еще. Обсуждаемый нами фильм повествует о христианских проблемах в современной Ирландии, но мы, в общем-то, понимаем, что везде, где есть Церковь Христова, созданная режиссером сюжетная линия вполне узнаваема и актуальна. Узнаваема она и в России: в ее православных приходах,в ее православных семьях: «Случалось мне видеть однажды одного весьма пожилого священника, посвятившего себя интересам миссионерского дела. Великим Постом он сидел, склонившись над тарелкой с постной безрыбной пищей, а рядом с ним, за тем же столом устроился с папиросой во рту над куском жареного мяса его старший сын студент-медик и вел грязный разговор со своим братом офицером. Из соседней комнаты доносились звуки веселой музыки. Старшая дочь священника актриса-любительница играла на фортепьяно, в то время как двое его младших детей-подростков упражнялись в танцах. Все домочадцы были довольны и возбуждены. И только бедный старик, молча, сидел, опустив голову над своей тарелкой; горькие слезы тихо падали в его неначатую пищу. Среди своей семьи он чувствовал себя как Лот в Содоме» (Митр. Антоний Храповицкий).
И вновь критически возвращаясь к фильму, мы вправе спросить: а что собственно сделал этот священник для своего озлобленного прихожанина? Что он сделал за целую неделю? Почему не попытался «поработать» с ним именно как пастырь? Или может быть он вновь, как когда-то «отстранился»? Убежден, что нет. Все, что до этого было сказано о «благоприобретенном» самовоспитанном человеческом демонизме (ср. Ин. 8, 43), подсказывает нам, что для этого прихожанина, для его действительной покаянной перемены священник мог только умереть! Все душеполезные разговоры в этом случае не помогли бы. Ибо этот человек сотворил кумира из своего собственного несчастья («А может я не хочу учиться жить с этим, не хочу привыкать») и его идол требовал от него совершенно определенных действий («Ты еще можешь остановиться, еще не поздно. – Нет, уже не могу. Слишком поздно…»). Кроме того священник все же пытался, во всяком случае был открыт к общению, вспомните сцену в пабе. Но когда выяснилось, что разговор о якобы имеющемся кризисе веры затеян антигероем лишь для того, чтобы еще раз публично унизить и высмеять своего пастыря, что же удивляться тому, что отец Джеймс на это никак не реагирует («Иисус же ответа не даде ему»).
В заключении попробуем посмотреть на этот киносюжет уже не только философски, но и эстетически. У Иеронима Босха (†1516) есть удивительная картина, названная им «Несение Креста». По сути, это замечательная иллюстрация к нашему разговору. Евангельская сцена пути Спасителя на Голгофу показана художником-реалистом совсем нереалистично. Но почему? Думаю, великий голландец, подобно традиционным православным иконописцам, сознательно исказил внешнюю реальность этого события с тем, чтобы попытаться донести до нас его внутреннюю духовную суть!
Как известно, Христос в тот день был страшно истерзан, изуродован почти до неузнаваемости, в то время как люди, вначале требовавшие Его смерти, а затем сопровождавшие Его до места казни, напротив, чисто внешне выглядели весьма прилично; быть может, многие были красивы… Однако Босх решился изобразить невидимое, явить своей кистью метаисторию. И вот поэтому Христос и Вероника получились у него несказанно прекрасными:
Печальны, чисты, молчаливы!
Вокруг же лишь бывшие лица, –
осколки разбитых людей…
Эпилог. По-мнению Ф. Ницше, «люди, которым не достает решительно всего…», должны быть безжалостно уничтожены; но, согласимся, это не по-нашему. Евангельский путь принципиально иной (ср. Лук. 9, 55). Даже среди таких бесчеловечных ирландских католиков, необходимо оставаться жертвенным крестоносцем; поэтому отец Джеймс, так или иначе, уподобляется в фильме Спасителю. Поэтому он и ему подобные почти всегда будут обречены в исторической Церкви на муки и одиночество; но одновременно в этом и их сила (2 Кор. 12, 9), и их радость (Мф. 5, 11–12). И что с того, что лукавая вселенская паства будет по-прежнему приветствовать своих духовных наставников столь же цинично и убийственно, как она приветствовала героя этого фильма, ведя его на Голгофу, – собирательный отец Джеймс не боится. А еще, он не стремится выиграть эту многовековую «церковную войну», наголову разбив своего противника. Ибо: «Мы добиваемся не победы. Мы ждем возвращения братьев, разлука с которыми терзает нас».
И наконец, последнее. Вряд ли этот фильм полезен всем без исключения; на наш взгляд, он явно элитарен и значит, малопонятен непосвященному зрителю, но. Может быть, именно поэтому его следовало бы показывать каждому кандидату, желающему войти в церковный клир, чтобы решимость сделаться в Церкви священником была бы вполне трезвой; чтобы всякий мирянин, ищущий в Церкви духовного сана и связанных с ним обязанностей, мог бы в первую очередь убежденно сказать самому себе: «Я знаю, что Церковь может быть такой, прекрасно знаю. Увы, это тоже христианство. Но я – все равно христианин».